[24.08.2009] Мои «пророческие» труды. Выход из секты

Вот напечатала название и думаю – Господи, какая чушь! А когда я была в секте, то воспринимала это явление очень серьёзно, как истинное, от Бога. А теперь хочется разобраться – что это такое? Я уже описала, как совершилось во мне рождение «пророка», как я «упала» и шесть лет не прикасалась к бумаге с целью принятия «небесных потоков». Но вот в начале января 2001 года Белодед пригласил меня к себе и в очень доброжелательной доверительной атмосфере, которую он мастер создавать, попросил меня прочесть один рассказ, полученный «с неба» одним из действовавших тогда «пророков». Я прочитала рассказ вслух, он назывался «Отец Василий» и повествовал о православном священнике, потерявшем сына. Во время прочтения Белодед прослезился, а у меня в голове возникла аналогия: за образом отца Василия стоит судьба «Отца Небесного», который отдал в жертву своего Сына Иисуса Христа (это в прошлой жизни) и, конечно же, судьба «Отца Небесного» в этой жизни, который тоже в 1993 или 1994 году потерял сына. Я очень сочувствовала Белодеду, что глотал слёзы, и у меня сердце прямо-таки рвалось помочь ему, послужить как-то, быть полезной!

И Белодед предложил мне: «Хочешь, Лариса, получать вот такое рассказы?». Я обрадовалась так, что чуть не подпрыгнула. «Конечно, хочу!» - ответила я, и он благословил меня, сказав: «Жди. Скоро придёт к тебе Дух, который и станет тебе диктовать рассказы. Они очень нам нужны, потому что от них тает сердце и рождаются слёзы, а это приведёт братьев к очищению». Я была счастлива: во-первых, Господь очистил меня настолько, что «Отец» мне теперь может доверять получение «потоков»; и второе – получать рассказы мне казалось интереснее и легче, чем такую высокую литературу как Евангелия от Апостолов или послания от «Мамы». Под словом «легче» я разумею степень ответственности, потому что от одной мысли, что ко мне «придёт Мама», меня гнул к земле страх – а если я не соответствую и недостаточно чиста, то ведь снова извращу потоки, загрязню и не исполню доверенную мне «Небесами» работу. Этого я страшно боялась. Сразу же скажу, что меня постоянно в течение 7 лет моей «пророческой деятельности» терзали вот эти страхи: от того ли духа я получаю? не дух ли это Шамбалы? не совратилась ли я уже, сама того не ведая? И меня буквально разрывали на части и раздваивали такие страхи: страх не исполнить «пророческое служение» и страх трудиться, потому что духи нечистые так и мечтают совратить меня с пути истинного. Принимать «потоки» - страшно, а не принимать - значит не служить Господу.

Недели через две ко мне пришёл первый рассказ «Весна». Что такое «пришёл»? Главное, я ждала этого «прихода» и вся внутренне была настроена на волну ожидания. И вот я почувствовала, что сейчас мне будет «дано». Как почувствовала? У меня было умиротворённое спокойное настроение, и вдруг где-то в глубине меня – не знаю, где, не знаю, как – что-то пришло в движение. Это можно сравнить с состоянием вдохновения, неким волнением, воодушевлением. Короче говоря, это наступил благоприятный момент для творческого труда. Сначала текста я не услышала, а словно «увидела» ту первую картинку, от которой пошёл рождаться рассказ. Я будто бы попала на берег реки, чувствовала запах талого снега, слышала весеннее тиньканье синичек, одновременно находясь и осознавая себя в комнате своей квартиры. И видела того человека, о котором шла речь в рассказе. Я чувствовала то, что он переживает в данное время. Я стала всматриваться в происходящее, и вот тут мысли тихо-мирно потекли через меня или во мне. Быстро взяв тетрадь и ручку, а стала записывать эти мысли, а внутренне следовать туда, куда шёл главный герой рассказа, и чувствовать так, как чувствовал себя и как переживал мир этот человек. Текст и внутреннее видение шли синхронно, моё состояние было возвышенно-взволнованным, и я на одном дыхании написала или «приняла» этот «поток».

Что это такое? Творческий акт, что переживается всеми творцами – писателями, поэтами, учёными, композиторами, художниками?.. Где-то в душе рождается замысел, о котором автор порой и не догадывается до времени, этот замысел вызревает, вынашивается и, достигнув зрелости, просится наружу? Что волнует автора, что тревожит его и чем он живёт – всё это и находит своё воплощение на бумаге, полотне, чертежах? Так? Или как?

По объяснениям Белодеда некий дух вкладывает семя в душу, и душа, подобно земле, принимает это семя, а через время выдаёт плод – словесный поток ли, картину или музыкальное произведение. Каков дух – таково семя и плод. Дух от Бога – и плод от Бога. Однако есть нюансы: рождённый душою поток могут выкрасть прямо из неё духи преисподней и спрятать в свои тайники, а взамен дать ложный поток, который душа и явит на свет. Они могут подменить поток даже во время его вызревания в лоне души. Кроме того, если душа не радеет о своей чистоте и праведности, то она может деформировать плод, искалечить, даже убить. А это уже грех детоубийства, потому что душа есть мать всех тех плодов, что вышли из неё в мир. А ещё – если семя вкладывает дух нечистый, то и рождаемое душою есть грязь, даже если она выглядит ох как привлекательно и безупречно.

Как разобраться во всём этом? Страхи пронизывали меня по всем вышеперечисленным нюансам. Однако при получении первых таких безобидных рассказов было легче, а вот когда пошли повести и описание в них всяческих ужасов – вот тогда я чуть не выла иной раз. Под ужасами я разумею колдовство, оккультизм. Когда мне «давались с неба» такие вот потоки, я очень мучилась, потому что описания колдовских сцен словно переживала сама. Вообще особенность такова, что внутри себя я испытывала всё то, что переносили герои рассказов и повестей. Откуда это бралось, я же не читала книг по чёрной магии? Фантазии? Или это всплывало то, что где-то когда-то было услышано краем уха, забылось вроде бы, а в нужный момент и сыграло? У меня сейчас по этому поводу больше вопросов, чем ответов... Я «получала потоки» от «Достоевского, Шмелёва, Окуджавы, Ассизского, Константина Романова, Николая-угодника, оптинских старцев». Все машинописные тексты у меня на руках (три экземпляра я отдавала Белодеду, а один оставался мне). Осознаю, что мне нужно время и труд ума, чтобы разобраться в «пророческом» процессе.

А теперь я хочу рассказать, что я пережила за год и восемь месяцев, как вышла из секты. Сразу оговорюсь, что мы – большие счастливчики, потому что вышли из секты не с пустыми руками. Дело в том, что Белодед, готовя нас к удалению для исправления, никак не допускал мысли, что мы уйдём окончательно, но желал нас отдалить от себя и поставить на всю оставшуюся жизнь на колени на почтительное расстояние от себя. Совершив ошибку в своих расчётах насчёт нашего исправления, он оформил один дом на меня. Этот дом предназначался для уединённых «пророческих» трудов и был совсем в другом населённом пункте, чем обитель. Нас, видимо, Бог спасал по молитвам наших родных, и я стала собственницей целого дома! Белодед пригласил нас в обитель и сообщил, что мы удаляемся на год для покаяния. И добавил, чтобы мы учли опыт матушки и бывшего основного пророка, которые тоже были отлучены с этой же целью, но не исправились, а стали ещё хуже. Намёк был весьма прозрачен: хоть и приползёте через год на коленях, хоть и прощены будете, а знайте, что исправление ваше невозможно, и ваше место, простите, у параши. Мы попросили у Белодеда прощения и уехали в тот дачный посёлок, где был наш новый дом.

Сначала охватило отчаяние, ужас, растерянность и апатия. Затем возникла неожиданная радость от догадки, что мы свободны. Параллельно с этим угнетал страх, что с нами что-то случится, или с детьми, или с домом. Был нарушен сон, буквально хотелось выть. Работы не было, друзей не было, братьям запрещено с нами общаться. Родня очень далеко. Денег нет. И сидели мы зимой в дачной деревне, не имея средств к существованию, не имея сил жить. Но жить нужно было, и мы искали выход. Муж немножко подработал у местного предпринимателя, и мы по объявлению нашли работу на базе отдыха. Полтора месяца работали там: я – горничной и дворником, а муж электриком и сантехником. Жить там было тяжко, поскольку нас окружал сильно пьющий персонал, который, узнав, где мы были, активно выставил нас на смех, пытаясь унизить и уязвить. Мы решили впредь молчать о том, что были сектантами.

Не выдержав жизни на базе, мы уехали к моей маме. Денег у нас не было и жили мы за счёт мамы. Три недели искали работу, но подходящей не нашли, и почти наобум решили ехать подальше – на юг Пермского края. Через две недели нашлись покупатели, и дом мы продали, приобретя подходящее жильё и даже машину. Я работала в Детской школе искусств методистом на 0,5 ставки и вела уроки развития речи, плюс была руководителем кружка в районном Доме культуры.

Испытывала огромные трудности внутреннего порядка: хотелось сбежать с работы и спрятаться дома, чтобы никого не видеть и не слышать; на работе убивала раздвоенность – было чувство, что это я и не я, было стыдно, что я всё делаю не так, не вовремя, некачественно, что я всем вру, что я передо всеми в чём-то виновата, что за моей спиной смеются надо мной, что в любой момент меня легко вышвырнут с работы, что я вообще занята не тем делом и занимаю не то место в жизни. Мне казалось, что я фальшивлю, лицемерю, я не могу быть естественной и во всех подозреваю зложелателей. Меня поражало моё неумение быть самой собой: я думала одно, но не могла и не смела выговорить то, что и как я думаю, и потому вела себя неадекватно и неестественно. Мне постоянно было страшно, что ко мне подойдёт любой человек и скажет, что я обманщица. Когда я купила себе женский костюм и впервые шла в нём по улице, я запиналась и чуть не падала, потому что казалась себе обнажённой. Я не умела ходить в приличной женской одежде, ведь в секте я одевалась в то, что подадут. Когда я одела новые туфли на каблуках, я тут же их сняла, потому что не могла их носить. Я обнаружила, что разучилась быть женщиной и мне совестно быть женщиной. Когда я впервые наложила на лицо макияж, то меня стало преследовать чувство, что я вульгарна и развратна, что за моей спиной смеются надо мной, что я – разукрашенное чучело и воплощённая вульгарность. Мне страшно было что-то покупать для себя, я тряслась над каждой копейкой, когда шла речь о том, чтобы купить мне что-нибудь. Меня преследовал страх, что на меня постоянно кто-то смотрит и следит за мной, и любой мой шаг может стать последним. Иногда я просыпалась среди ночи и тщательно продумывала план действий в случае пожара, если кто-то подожжёт наш дом: что спасать в первую очередь – иконы, или документы, или книги. Я контролировала каждый свой шаг и вздох, не знаю, почему. Боялась людей, не могла иногда вспомнить – какой сегодня день, забывала, сколько мне лет. Мне было очень страшно и трудно начать с кем-то разговор, даже просто спросить о пустяке. Я не могла долго находиться среди людей, очень уставала от самого минимального общения. Сосредоточить внимание на предмете, вопросе, проблеме было тяжко. Принимать решение – невозможно, подступали сомнения в верности выбора, становилось страшно так, что отнимались руки и ноги.

Поворотным моментом была встреча с корреспондентом «Перми православной», когда по работе мы выехали в командировку. Он стал выступать на тему опасности тоталитарных сект - и меня начала колотить внутренняя и внешняя дрожь, я сжала челюсти, чтобы не закричать от ужаса и боли. Пока он выступал, я была в страшном напряжении, но решилась написать ему записку и просить нас выслушать. После заседания мы беседовали, но меня сотрясало так, что я не могла говорить. Из души рвался крик, и я часто смыкала зубы, чтобы он не вырвался. Корреспондент дал нам книгу «Сектоведение» А.Л. Дворкина, и эта книга стала нашим спасательным кругом.

Мы решили исповедоваться. У нас был единственный знакомый священник, к которому нас тянуло, начиная с 1998 года. В мае 2008 года мы исповедовались у него, он именем Божиим отпустил нам наш грех пребывания в секте. Стало значительно легче. Он посоветовал нам через месяц ещё исповедоваться в тех грехах, которые мы упустили в этой исповеди, и причаститься. Через полтора месяца мы исповедовались у нашего местного священника, но он не отпустил нам грех пребывания в секте (хотя мы уже были прощены) и другие грехи не простил именем Божиим, а наложил епитимью. Для нас это был удар пострашнее сектантского. Я едва была жива, мечтая о причастии как о спасительном шаге, но нам было отказано по причине сомнения священника в нашей искренности. Я не могла спать, испытывая ужас и чувство, что вот-вот рухнет весь мир. Не хотелось жить, я обдумывала варианты – что лучше – повеситься или отравиться, наряду с этим зная, что не сделаю ни того, ни другого, потому что страшно боюсь согрешить, а самоубийство – ужасный грех. Старалась меньше говорить, чтобы не закричать от боли. Пыталась успокоить мужа, который тоже был невменяем. Позвонили священнослужителю, что исповедовал нас первый раз, и этот звонок помог нам устоять на краю пропасти, потому что батюшка нашёл такие слова, что стали для нас спасением.

Мы поехали к психологам в надежде, что нам помогут преодолеть зависимость от секты, но психолог сказала, что нам сможет помочь только Господь Бог, потому что 15-летнее пребывание с колдуном Белодедом столь серьёзно, что психологи бессильны в данном случае. Эти слова привели к отчаянию. Хотелось махнуть на всё рукой, раз мы такие отбросы, что психологи за нас не берутся и церковь наказывает нас за нашу духовную болезнь, - однако нам помогла встреча с зам. гл. редактора газеты «Православная Пермь», который нас поддержал, как-то поняв наше состояние. Мы связались с Кузьминым А.В. – руководителем Саратовского отделения Центра религиоведческих исследований, от которого и по сей день получаем мощнейшую поддержку. Я начала описывать свой опыт сектантства, и это потихонечку освобождало от накопившейся боли и страхов. Однако пришлось рассчитаться из Школы искусств и вообще со всех работ, потому что состояние раздвоенности просто убивало.

Но Бог милостив, и скоро мы познакомились с батюшкой, который нас смог понять, и в его лице мы обрели доброго пастыря. Мы высказали ему свою мечту – создать центр профилактики и реабилитации от воздействия сект. Он поддержал нас, хотя высказал мысль, что в настоящее время это весьма трудно, даже нереально, но важность поставленной проблемы действительно велика. Он благословил нас на поездку в Москву на Рождественские Чтения, и мы съездили на секцию сектоведения к Дворкину А.Л. и почувствовали, что не одиноки и что наш опыт может послужить во благо. Это нас окрылило. Батюшка помог мне устроиться на работу, что так важно для моего становления и обретения самой себя.

Уже скоро два года, как я не в секте, страхи в основном отошли, но терзает неуверенность в своих силах, полное неверие в себя, в то, что я что-то могу делать полноценно. Перед принятием даже самого маленького решения я мучаюсь сомнениями и меня охватывает паника и страх, который отнимает силы вплоть до физического уровня. По любому поводу могу рыдать, нервы не выдерживают даже малейшего ветерка. Наблюдаются периоды подъёмов и резких спадов, когда без сил могу пластом пролежать чуть не целый день. Раздвоенность до сих пор не даёт возможности полноценно жить и трудиться.

Подытожив время, прожитое вне секты, получилось, что я работала: на турбазе горничной и дворником, методистом в школе искусств, руководителем кружка в Доме Культуры, помогала мужу в столярных делах и по объявлению об услугах домашнего мастера, торговала на рынке, была официанткой в кафе, тамадой на двух юбилеях, Матушкой-Зимой на выездных поздравлениях с Новым годом, опять была руководителем кружка в Доме детского творчества, работала агентом по разъяснению пенсионной реформы и заключению договоров... Кроме этого пережила несколько попыток устроиться на работу в сфере услуг: домработницей, продавцом, нянечкой... А тут ещё грянул кризис.

Найти себя очень тяжко.

Хочу отметить два вопроса, по которым определиться было труднее всего. Первый: понимание, что Белодед не «Отец Небесный». Когда мы стали догадываться об этом, состояние было шоковое, словно почва уходила из-под ног. Но мы анализировали, сопоставляли, размышляли, молились, очень молились! – и пришли к твёрдому выводу, что он – больной человек, сам впавший в прелесть и соблазн и многих увлекший за собой. Конечно, тяжко было признаться себе, что 15 лет жизни потрачено на тяжкую ошибку, но давало радость и надежду то, что жизнь не кончена и можно многое исправить! Удивительным для меня было чувство радости. Белодед внушает всем, что уход из секты фатален, что это самое страшное, что может быть, что князь мира сего уничтожит сразу же того, кто отказался от «Отца Небесного». А на деле оказалось иначе! Да, трудностей непочатый край, но это совсем не то, чем пугал Белодед. Потерять себя и найти – очень трудно, но необходимо и так благодатно. Лучше хоть в конце жизни да очухаться от дурмана, чем влачить существование до гробовой плиты. А у нас не конец жизни, у нас самый срок для зрелости.

Второй вопрос, требовавший переосмысления, это реинкарнации. Как удобно объяснять все несоответствия процессом перевоплощений, ростом души на духовном пути, эволюцией! А когда я стала задумываться, что жизнь даётся Богом один-единственный раз, меня охватило отчаяние и ужас. Я молилась, стала понемножку читать святоотеческую литературу, мы много беседовали с сыном, который не признавал реинкарнации, и постепенно во мне наметился переворот. Он был болезненным, но душа моя крайне в нём нуждалась. И теперь я, чуть-чуть осознав ценность единственной жизни, только молюсь и плачу, и снова молюсь, чтобы Господь не оставил меня, но вытащил из ямы проклятия.

Я знаю, что до конца дней, отпущенных мне Богом, буду очищаться и переосмысливать свой опыт сектантства, но я не унываю. Благодарю Господа нашего Иисуса Христа и всех тех, кого Он послал мне на жизненном пути для вразумления и поддержки, за всё.

май 2008 г. – август 2009 г.
Лариса Рева