[09.04.2013] Барби Русалочка и «детоубийцы»
У моей пятилетней девчушки самая большая мечта — Барби Русалочка. Это средоточие всех ее ожиданий от Деда Мороза, только для того и существующего, чтобы производить на свет подобных кукол — фундамент послушания родителям, идеал всей жизни, объект торговых сделок, в которых капелька шантажа ничуть не бывает лишней, и т. п.
На первый взгляд всё это нормально. Да, все девочки хотят стать принцессами, и всё у них — от одежды до игрушек, набора украшений, пони и собачек — должно быть как у принцесс. Такова, в конечном счете, несбыточная мечта каждого ребенка, сталкивающегося с ограничениями и страданиями в суровой действительности: получить в наследство мир, как принц или принцесса. Это неизбывная ностальгия по потерянному раю, мастерски загримированная коммерческими умами.
Однако по здравом размышлении, одержимость ребенка подобным искусственным миром не имеет ничего общего с невинной игрой, приукрашенной розовыми блёстками детства. За идиллическими картинками нынешних детских сказок стоит индустрия с ежегодным оборотом в сотни миллиардов долларов. Существуют целые армии маркетологов для детей, поскольку продавцы мира сего учли непомерную силу детей убеждать, их способность повторять свои просьбы вплоть до отчаяния, и нестойкость родителей, слишком утомленных психически, чтобы объяснять ребенку, что почём.
Сегодняшние дети прибегают к шантажу, воплям, судорожным рыданиям, ласкам, признаниям в любви, всей своей заученной напористости, лишь бы достигнуть желанной цели — игрушки, которая через полчаса с вызовом встанет поперек пути родителей, чтобы среди ночи, спросонья бросившись за молочком для ненасытного грудничка, они переломали себе ноги.
Таким образом, дети становятся неумолимыми орудиями маркетинга, они косвенно решают, какой дом тебе приобрести, какие продукты закупить, где провести отпуск. Можно было бы сказать, что это нормально, но когда всё это — одно лишь потребительское заблуждение маркетингового пошиба, тогда под угрозой оказывается наша свобода, а более всего — свобода детей, которые превращаются в заурядные датчики для общества, зиждущегося на удовольствиях и комфорте.
Вызывает тревогу тот факт, что большинство нынешних детей сознательно пичкается родителями, да и воспитателями тоже, потребительскими нервными стимулами. Тяга к тому, чтобы купить весь мир и продать свою душу, обретает всё большую сложность и тонкость. Ребенка более всех уязвляют цвета, стимулирующие удовольствие, всё сладкое, розовое, шумное, блестящее, — и он таким образом превращается в машину, вырабатывающую просьбы и неполезные желания, не имеющие ничего общего с его развитием как человеческой личности.
Желания детей растут по экспоненте, в геометрической прогрессии с увеличением их возраста. Таким образом, по мере того, как они вырастают, игрушки превращаются в хайтековские гаджеты, телефоны, планшеты, компьютеры, айпады, автомобили и т. д. Что же происходит у них в головах? Они приходят к выводу, что, действуя с настойчивостью и шантажом, они могут контролировать сознание своих родителей, которые из любви всё чаще уступают им в надежде обрести внутренний комфорт.
Так наши дети становятся бездельниками и транжирами. Они недоросли, считающие, что им должны всё, разбивающие машину отца в полной уверенности, что получают взамен новую, сами себя разрушающие наркотиками, насилием, всяческими зависимостями. По мере того, как растет количество получаемых ими подарков, душа их становится всё более мрачной, озабоченной и одержимой всё новыми и новыми «неотложными нуждами». Отсюда у них презрение к труду и тем материальным ценностям, которые честным трудом приобрели их родители в поте лица своего, а сами родители превращаются для них в каких-то поставщиков, провайдеров.
Когда я учился в семинарии, у некоторых из наших однокашников были машины, полученные ими в подарок. С фантастической ловкостью они вертели на пальце ключи от машины к нашему, простаков, полному изумлению, и мы ошалело глазели на Дачию-феликс[1] за высоким забором нашего заведения. Я тоже много раз просил папу купить мне хоть самый маленький Трабант, Лэстун или все что угодно на четырех колесах, что урчало бы так красиво. И каждый раз он сухо отвечал мне: нельзя, он не хочет, чтобы я был беспечным транжирой, не знающим, как тяжело достается копейка. В вузе драма эта продолжилась. Получив диплом, я первый год преподавательской работы с рвением откладывал каждую копейку из своей мизерной зарплаты ассистента преподавателя. Тогда я почувствовал, как тяжело отказывать себе во всем ради мечты.
Спустя год папа пошел со мной на авторынок. В уме у меня уже стоял образ желанной машины (лучше же сказать, доступной для меня при моих 30 миллионах[2]): хороший Трабант, старенький Олтсит или же хриплый Лэстун. Я уже привык к этой мысли. И вот после нескольких часов хождения от старья к старью папа спросил меня:
— И сколько же ты, говоришь, собрал денег за этот год?
— Тридцать миллионов, — ответил я робко.
— Ну ладно, возьми от меня еще тридцать, ты смог быть экономным и научился ценить труд.
Что-то взорвалось у меня в голове. Планы на Трабант улетучились. Радость охватила весь мир. Я взял себе огроменный Гольф-3 с фарами «слезинка», сплошное безумие. И очень-очень заботился о нем, поскольку знал, как трудно было мне его заполучить.
Воспитание детей должно основываться на реальности, истине и добродетели, а они закладываются в детях трудом, учебой, послушанием, молитвой, смирением, здравомыслием, вниманием. Безусловно, улицы кишат всякого рода колоссальными опасностями для наших детей. Однако самыми большими врагами детей — «детоубийцами», как называет их святитель Иоанн Златоуст, — все же являются сами родители, в своей безответственной любви дающие им всё, что они ни пожелают, тем самым затыкая, как кляпом, их душу яркими вещами и удушая в них чувство бесконечной ценности любви, которая приобретается на путях жертвы и отдачи.
Священник Иоанн Валентин Истрати
Перевел с румынского Родион Шишков
Православие.ру
[1] Дачия — марка румынского легкового автомобиля вроде наших Жигулей. В ГДР эту роль играл упоминаемый далее Трабант. Лэстун и Олтсит — румынские подобия Запорожца и Таврии.
[2] 30 миллионов дореформенных леев — это около 650 евро.